Ярчуки. Глава пятая. О губительности злата (в особенности иудейского). И о бездонности бесовских ям

Часть первая

Нюхал ли кто Пришебскую горилку с тем трепетом и пиететом, с той глубочайшей прочувствованностью, от коей кружит голову и ус дрожит в сладчайшем предвоскушении? Вдыхал ли кто дивный аромат хмельного огня, чуял ли славный привкус ржаной корочки, пшеничной пампушечки, нежного смальца и соленого хрусткого груздочка? О, втянуть всей полноценной двуноздрею аромат, дабы чарующая сивушность взялась да и продрала аж за селезенку, а то и поглыбже. Содрогнуться всем существом своим, выдохнуть так, чтоб застольников с лавки посшибало, да опрокинуть полноценную чарку в иссохшую пасть казачью, чтоб только и булькнуло там точно в самом глубоком колодце. После втянуть воздуху полну лыцарску грудь, да зашвырнуть подалее за зубы толстенный ломоть кровяной колбасы, что своей нежностью да тонкокожестью схожа с голяшкой гостеприимной попадьи из всеизвестной Коржовки. Иные уверяют, что самая вершина из вершин достиженья ума человечьего – то самопрыглые вареники. Брехня! Самозаливную горилку ничем не превзойти…
…Нет, не лилась сама собой падлюка. Хома сощурил глаз, осторожно прицеливаясь, взглянул в кружку. Как нарочно шинкарь сполна доливает – вровень с краями посудины вздрагивала прозрачнейшая, что та слеза младенца жидкость. Манит блеском, ядреным, даже на взгляд ожоглым. Ох, да щож ты будешь делать?!
Вся беда была в том, что выпить сию кружку казак мог. Хоть едным махом, хоть выцедить, а хоть на дурной римский манер вылакать мелкими мышиными глоточками. Дозволяла ведьма выпить. Одну кружку. Одну! После к горилке лучше и не подступаться. Не-не, Хома пробовал. Уж как потом уминало и валтузило казачье нутро, что даже не поймешь: то ли горло, уползло в закуток самой дальней кишки и там в узел завязалось, то ли наоборот, кишка к адамову яблоку подступила – то осознать христианской душе невозможно.
— Чертова баба, — прошептал Хома, с тоскою глядя на кружку.
— Вот отчего опять «чертова»? – невнятно пробубнил Анчес, уже ополовинивший свою кружку и яростно закусывающий – жареные караси с миски так и улетали, словно невидимая щука затаилась сбоку от той вместительной посудины. – Проклята наша хозяйка, а вовсе не «чертова».
— Может и чертова, и проклята, — Хома все ж успел ухватить двух последних рыб за хвосты.

( Read more... )

Ярчуки. Глава пятая. О губительности злата (в особенности иудейского). И о бездонности бесовских ям

Часть вторая


Опять шли, местами почти ощупью продираясь сквозь заросли. Ведьма будто кошачьи глаза имела, пронырливому гишпанцу и полумертвой паненке тоже ничего, а Хому ветки как нарочно цепляли. Ах, пропала добрая свитка! И чего ходили на то поганое кладбище? Хозяйке в одиночестве скучновато покойников навещать?
Хома сообразил что вовсе не возвращается ведьма, а опять в обход ведет. Вышли на прогалину, прошлись вдоль яра. Смутно забелели окраинные хаты Пришеба.
— Чтоб тихо мне! – приказала ведьма.
Тихо, так тихо. Хома и полслова не сказал, когда перелазил через плетень и шапку чуть не затерял . Панночка скакала чуть ли не впереди всех, бесстыже подбирая подол повыше белых коленочек и неся инструмент как пушинку. Не, разве то человек? Подалее от нее надобно держаться, подалее.
Дремала узкая городская улочка, осмелился гавкнуть дурной пес во дворе, да тут же осекся. Ежели посмотреть с такой стороны, то ходить под ведьмой не так плохо – хая и бреха псиного куда как меньше, за штаны никто цапнуть да подрать не норовит.

( Read more... )